Есть, наверняка, что-то такое очень значимое, о чём надо неспешно ещё и ещё раз поразмыслить, вернувшись в «далёкое прекрасное», воскресить в памяти «лица давно позабытые». Андрей Вознесенский в «Прозе поэта» высказывает одно образное основополагающее замечание: «Проза поэта – это запонки, связывающие смысл звука со звуком смысла».
Вот и замечательный воронежский поэт Иван Щёлоков в своей книге «Вечные странники. Эссе. Статьи. Очерки» (16+) попытался свести воедино «смысл звука со звуком смысла». Перечитал самый первый его сборник «Под знаком Водолея» (1992) - всего разных изданий набирается у него с десяток, - и в который раз убедился, что и в последующих своих книгах он ни в чём себе не изменил.
Щёлоков отыскал себя и в жизни, и в поэзии.
В недавнем нашем прошлом (глава «Сердца стучат в понятном ритме»), обращаясь к молодым собратьям по перу, он высказывает досконально усвоенное и понятое им: «Очень важно не меняться в главном, обретая новое, может быть, иногда и возвращаться к чему-то ранее недооценённому, утерянному, упущенному».
По праву состоявшегося мастера классик советской поэзии Егор Исаев из числа молодых поэтов-земляков сулил безусловное признание в современной литературе лишь им - Ивану Щёлокову и Александру Нестругину. И не ошибся. Уже теперь он, Иван Щёлоков, ведёт вдумчивую, неспешную беседу с теми, кто 10-15 лет назад заявил о себе как молодые и способные. Это Алексей Ряскин (первый лауреат Исаевой премии), Сергей Луценко, Рита Одинокова, Сергей Матыцин, Ирина Глушкова. Призывает их слушать музыку жизни «всем сердцем и душой» и предостерегает от поспешной «переполненности чувств», от навязчивой торопливости.
Пройдя сложные, порой мучительные до боли испытания в поэтическом деле, много передумав и прочувствовав, он, словно на исповеди, говорит: «Можно ведь стихи писать умом, через силу, из внутреннего каприза, из желания во что бы то ни стало стать знаменитым, надрывая себя мучительным словесным ремеслом в поисках образа, интонации, звука и цвета. А можно писать легко, просто, естественно, как дышать, слышать, видеть, и всё это будет свежо, красиво, живительно, будто ветерок с окрестного бугорка дохнул и ободрил притомившегося путника».
В «Вечных странниках» у Щёлокова, по выражению поэтессы Юнны Мориц, «суровой нитью» в тугой узел завязаны вещи, которые вроде бы никоим образом нельзя сводить в единое целое. Проезды через Воронеж Лермонтова на Кавказ и Грибоедова в Персию, позднее - транзиты через наш город ярчайших представителей русского свободомыслия: Толстого, Чехова, Горького, Маяковского. А ещё - ссылка Осипа Мандельштама, обернувшаяся вершиной его поэтического творчества, - «Воронежскими тетрадями». В том же ряду земляки - Бунин и Платонов; позднее - Егор Исаев, Александр Прасолов, Гавриил Троепольский, Василий Белокрылов. По Щёлокову получается, что всех их роднит и объединяет «прочная незримая нить», её имя - Чернозём. Не только родится мощный колос на этих самых богатейших в мире почвах - чернозёме, но и магнитом притягивает он к себе силы созидательные, духовные, провидческие.
В поездке на Кавказ, когда Лермонтов останавливался в воронежском Семидубравном у генерала А.Н. Потапова, поэт «был бодр и весел, музицировал и наверняка не единожды презентовал в собственном исполнении «Казачью колыбельную песню». Вроде бы и разделяют нас с того момента два века, но как просто, зримо и выпукло, об этом у Щёлокова: «Воронеж… Степь… Тучи… Колыбельная песня…»
Сам узнаешь, будет время,
Бранное житьё;
Смело вденешь ногу в стремя
И возьмёшь ружье.
Как всё это мило и грустно, понятно и близко. И тревожно! И - образ поэта как воплощение настроения. Скользнём по небу тучкой из исторического небытия, чтоб хоть одним глазком взглянуть на город, в котором когда-то местная газета в хронике сообщила: в гостинице такой-то, такого-то числа останавливался господин поручик М.Ю. Лермонтов».
Щёлоков должен был стать учёным-филологом. К тому были все предпосылки. К тому же профессор и декан филфака ВГУ Виктор Михайлович Акаткин связывал с Иваном Щёлоковым большие надежды с его научной карьерой. И по сей день Щёлоков остаётся его учеником: «…Никогда не прерывал отношений с В.М. Акаткиным. Хоть на минутку, но заглядывал в гости к моему студенческому учителю». Однако приход в науку Ивана Щёлокова не случился. Места в аспирантуре не оказалось. И началась у недавнего выпускника университета жизнь районного газетчика.
Сначала в терновской, потом в эртильской газетах. Через три с лишним года появилась возможность поступить в аспирантуру, но его перетянул к себе «Молодой коммунар». «Газетная работа давала мгновенный конечный результат - доступный, осязаемый и такой немаловажный в ходе формирования человеческой личности. Всё это в совокупности и определило мой дальнейший профессиональный выбор», - объясняет Щёлоков.
Завершающая главка избранной прозы «Два берега, две веры» имеет подзаголовок «История села Красный Лог с авторскими отступлениями и размышлениями». По сути – это лирическая повесть с краеведческими изысканиями о малой родине поэта. С какой сыновьей болью он пишет об умирании речки Красной, которое началось ещё в 70-е годы прошлого века: «Мне мой дед по материнской линии Иван Гордеевич Кондусов рассказывал, что, когда он был молодым, помогал взрослым мастерить на реке шлюзы, городить запруды, чтобы всегда был запас воды». И так поступал не один он. Прошло время, и молодёжи, съезжающейся по выходным в Красный Лог, оставалось лишь сидеть у берегов обмелевшей реки и вспоминать детство: «… нам было до слёз жалко нашу речку, походившую на смертельно больного ребёнка… Странно об это говорить сегодня, а ведь когда-то в речке купали мы даже лошадей».
Красный Лог - село на особинку. Изначально здесь на левом берегу селились староверы, на правом - мирские. Но та историческая раздвоенность духа не оказалась способной развести здешний люд в большом и главном по разным углам. Дважды крещёный - сначала в православной церкви, а спустя время в старообрядческой, - Щёлоков в зрелом возрасте пришёл к осознанию, что, «по сути, если разобраться, мы едины, мы православны, для нас, жаждущих гармонии и у стояния, гораздо опаснее агрессивный дух иных цивилизованных вызовов». Вот и вырвалось из души поэта непоколебимое признание:
Я спросил: «Ответь на главное:
Дважды был крещён я матушкой…»
«Всё едино: православные!» -
Успокоил в церкви батюшка.
Свежие комментарии